Иногда они умирают - Страница 52

– Ну дальше ты дорогу знаешь, – сказал мне Чинир, кивнул на прощание и исчез в одном из боковых ходов, ведущих в здание.

– Это было невежливо, Джейк, – мягко заметила Тисса, едва служитель монастыря удалился. – Какая тебе разница, во что они верят.

– Да он даже не понял, о чем я ему сказал, – отмахнулся тот.

Но Джейк напрасно обвинял молодого монаха в наивности. Перед тем как уйти, Чинир бросил на меня выразительный взгляд, в котором читалось понимание и сочувствие мне, связавшемуся с недалекими, зашоренными иностранцами. Я улыбнулся ему в ответ, прося не беспокоиться.

Казалось, в монастыре не изменилось ничего с тех пор, как я жил здесь. На первом этаже – большой молитвенный зал. На втором – помещение для занятий, где стояли несколько бронзовых фигур кайлатских божеств, и библиотека. Книги, хранившиеся в ней, не были переплетены, а состояли из разрозненных страниц – когда на какой-нибудь церемонии требовалось читать, каждую делили по частям среди нескольких монахов.

Мы поднялись по ступеням, прошли через еще одни ворота. На деревянную резную створку, потемневшую от времени, был приколот белый лист бумаги с аккуратной надписью на международном. Туристов вежливо просили не шуметь, не фотографировать и не курить собственные наркотики. Дик выразительно хмыкнул, увидев последнее предупреждение.

В молитвенный зал, откуда уже слышались низкие монотонные голоса, вел узкий коридор.

– Обувь надо снять, – сказал я.

Впрочем, мои спутники уже видели гору трекинговых ботинок, кое-как набросанных в коридорчике перед входом.

Джейк проворчал что-то по поводу ледяного пола, но принялся разуваться, мы последовали его примеру.

Пройдя по короткому темному коридору, мы вошли в помещение.

Почти все места на полу у стены были заняты. Туристы, расположившиеся там, почтительно внимали монахам, по очереди произносящим сутры низким, монотонным речитативом. Плечи и спины служителей поверх тог покрывали теплые бордовые накидки из шерсти – здесь было холодно. Все монахи сидели на толстых войлочных подстилках, лицом к алтарю, где стояла двухметровая статуя верховного божества Кайлата, освещенная неровным красноватым светом.

Каждый раз, видя его, я поражался, как древние мастера сумели сплавить в этом лице человеческие и звериные черты. Широко раскрытые безжалостные кошачьи глаза под грозно изогнутыми бровями смотрели, казалось, на каждого, и от их пронзительного взгляда было не спрятаться. Хищно раздутые ноздри широкого носа жадно втягивали воздух, а губы улыбались безмятежно. Длинные волосы, украшенные цветами и листьями, спускались на обнаженные плечи. Мускулистое смуглое тело, несмотря на расслабленную позу спокойно сидящего человека, в любую минуту могло распрямиться в прыжке. В одной руке он держал скипетр правителя, в другой – шар, символизирующий бесконечность мира, которым правил.

Ринпоче монастыря в одну из наших бесед намекнул, что по иной интерпретации сфера также означает человеческую душу – вечную, бессмертную и навсегда утерянную большинством. Ту самую, которая есть у меня… Только поэтому они приняли в своем доме белого человека, к тому же иностранца, и позволили пожить среди них.

Сегодня читали отрывки из «Книги памяти». Редкий язык авадхи, на котором был составлен этот манускрипт, я практически не знал и угадывал лишь некоторые слова и фразы.

Стены зала покрывала роспись, сцены из жизни верховного божества. Вот он, могучий воин, побеждает бессмертного подземного змея – Шэха, а вот великая богиня с прекрасным белым лицом преследует демонов, те бегут от нее испуганной жалкой толпой, с ужасом оглядываясь. Рядом – гора, на вершине которой в цветке лотоса стоит величественный храм…

Я прислонился спиной к холодной стене и смотрел, как плывет в воздухе густой дым от курительниц. В его колебаниях картинки словно оживали и начинали двигаться.

Люди, сидящие вокруг меня, замерли, внимательно слушая монотонный речитатив, гулким эхом отражающийся от стен, им чудилось, будто они присутствуют при каком-то невероятном действе… еще совсем немного – и высшие истины, прежде недоступные, откроются перед ними. Даже боялись слишком громко дышать, чтобы не спугнуть этот миг, но он все время ускользал от них.

Монахи закончили чтение. Мальчишка-послушник прошел между ними, наливая в чашки каждого крепкий чай с молоком для подкрепления сил. В воздухе поплыли тонкие струйки горячего пара. Трекеры вокруг зашевелились, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть, кое-кто украдкой вытащил фотоаппарат, но пока не решался снимать, не желая привлечь внимание громким щелчком затвора…

Я жил здесь полгода, все теплое время сезона. Монахи очень вежливо, со вниманием относились к человеку с душой, разрешали читать книги, охотно беседовали, расспрашивая о жизни в цивилизованном мире, и рассказывали о своей. Я был уверен, что именно здесь мог бы узнать все об источнике душ, но услышал лишь про убийство одержимых, стальную волю хищных клинков, которые умели ковать местные мастера, и прочел много стихов о красоте и магии окрестных гор. Больше ничего.

Внезапное тепло, коснувшееся меня, отвлекло от размышлений. Тисса, сидящая рядом, прижалась плечом к моему плечу. Прикосновение легкое, не значащее ничего и значащее так много. Как бы мы ни были близки, остаемся чужими, и даже короткая ночь, проведенная вместе, этого не изменила.

Она поймала мой взгляд, повернув голову, и мягко улыбнулась. Хотела что-то спросить, но монахи взяли в руки музыкальные инструменты, и зал наполнился мощным, гулким пением гьялингов – длинных труб из розового дерева, украшенного семью металлическими полосами, усыпанными драгоценными камнями. Мне показалось, что вибрирующий звук проходит прямо через мой позвоночник и заполняет собой всю голову. Иногда сквозь этот гул прорывались тонкие голоса медных колокольчиков, мелодично подпевающих трубам.